Страны входившие в первый эшелон. Россия — страна «второго эшелона» развития капитализма
Читайте также:
|
Россия принадлежала к странам "второго эшелона" модернизации. Наряду с Россией к ним относятся Балканские государства, Япония, Турция и др. Отдельно стоят Италия и Германия, которые вступили на путь модернизации как страны "второго эшелона", но быстро "догнали" передовые страны.
Для развития капитализма в России как в стране "второго эшелона" было характерно следующее.
Во-первых, капитализм развивался в сжатые сроки (так, в Англии, Франции – примерно 100 лет, а в России с 1861 по 1900 годы).
Во-вторых, большая роль принадлежала государству. Власть была заинтересована в ускоренной модернизации, т.к. промедление грозило отставанием от стран "первого эшелона".
В-третьих, немаловажное значение имел иностранный капитал. Формы его проникновения: предпринимательская и ссудная.
В-четвёртых для России характерна иная последовательность в развитии капитализма. В странах "первого эшелона" сначала происходит аграрный переворот, который приводит к ликвидации феодальной собственности на землю, затем – промышленный переворот, за которым следует железнодорожное строительство и становление банковской системы. В России железнодорожное строительство начинается до завершения промышленного переворота, складывание банковской системы происходит после завершения промышленного переворота, аграрный переворот до 1917 года полностью так и не был завершён.
Стоит отметить, что развитие железнодорожного транспорта – условие и показатель развития капиталистических отношений, мощный стимул к развитию капитализма (сам по себе железнодорожный транспорт – ёмкий рынок сбыта для всех областей промышленности, соединение производства и рынков сбыта).
В 60 – 70-е годы XIX века основные направления строящихся железных дорог в России определялись нуждами сельскохозяйственного рынка (из черноземного центра – к столицам, к портам), в 70 – 90-е годы – нуждами промышленности (Донбасс, железная дорога на Урале). В 1890-х годах начинается строительство Транссиба (КВЖД). К началу XX века Россия занимала второе место по количеству железных дорог (первое место – США); были в основном одноколейные железные дороги с разъездами на остановках (низкая пропускная способность).
Кроме того, на Западе сперва начинается подъём лёгкой промышленности, затем – тяжёлой. В странах "второго эшелона" транспорт и тяжёлая промышленность далеко обгоняют лёгкую промышленность.
Понятие «догоняющее развитие» служит для обобщенной характеристики целого ряда моделей ускоренной модернизации, сформировавшихся в XX в. Следует учесть, что «догоняющее развитие» не может рассматри-ваться в качестве движения различных стран и народов по некоему универсальному пути к «современности» или «прогрессивности». Оно не означает и «вестернизацию», т.е. насаждение неких «западных» стан-дартов жизни, духовных ценностей и поведенческих стереотипов. Нако-нец, не всегда корректно использовать для анализа проблем «догоняю-щего развития» и расхожую дефиницию «страны молодого капитализ-ма», обозначающую регионы, якобы отстававшие от обычной динами-ки развития капитализма и устремившиеся в историческую «гонку за лидером». В то же время совершенно очевидно, что сама историческая природа модернизации предполагает неравномерность этого процесса и многообразие его моделей.
Модернизация представляет собой переход от общественной системы традиционного типа (аграрной) к индустриальному обществу. В экономичес-кой сфере модернизация сопряжена с утверждением рыночных отношений как основного типа общественных связей, переходом от простого к расши-ренному воспроизводству, созданием целостной инфраструктуры промыш-ленного, фабрично-заводского производства и крупного акционерного капи-тала, формированием соответствующего отраслевого баланса. Движущей силой экономики становятся товарно-денежные отношения и капитал, вопло-щенный в технико-технологическом и организационном базисе производства. Тем самым обеспечивается устойчивое накопление «капитализированного труда» и его нарастающее преобладание над трудом «живым». Все общество в ходе модернизации раскалывается на два класса - работников, распоряжаю-щихся лишь собственным «живым трудом», и капиталистов, собственников «накопленного труда». На смену иерархичному и упорядоченному сословно- корпоративному социальному пространству приходит динамичная и, одно-временно, очень жесткая биполярная социальная модель. В сочетании с разнообразными социокультурными и политико-правовыми аспектами мо-дернизации такая трансформация общества сопровождается радикальным изменением всего мироощущения человека, системы его социализации, эти-ческих и поведенческих установок. Поэтому объективно возникают предпо-сылки для складывания двух основных типов модернизации. Первый из них (органический) предполагает сбалансированное и эволюционное развитие модернизационных процессов, когда любые институциональные реформы лишь закрепляют уже произошедшие ментальные изменения, уже накоплен-ный социальный опыт. Вектор модернизации в этом случае идет «снизу». Второй тип модернизации (неорганический) означает искусственное форси-рование этих процессов за счет реформ «сверху», насаждения тех или иных институтов и форм общественных отношений, не имеющих адекватной опоры в массовом сознании и даже противоречащих ему.
Специфика органической и неорганической модернизации обычно оговаривается при сравнении исторического пути Запада и Востока. Однако и в рамках западной цивилизации отнюдь не все страны изначально встали на путь органической модернизации. Различие в динамике развертывания модернизационных процессов, их хронологических рамок и движущих сил позволяет выделить среди них несколько групп, или «эшелонов».
Лидерами «первого эшелона» на протяжении всего Нового времени оставались Великобритания и Франция. Процесс формирования индустри-альной системы в этих странах протекал эволюционно, на протяжении нескольких столетий и носил органический характер. Преемственность в развитии основных форм производства и предпринимательства, гибкое, постепенное изменение социальной структуры предопределили особую прочность и сбалансированность общественных институтов, возникших в результате модернизации. По динамике общественного развития к Великоб-ритании и Франции были близки Нидерланды, Бельгия, Люксембург, Швей-цария, а также Швеция и Дания. Не имея экономических, геополитических и культурных предпосылок для борьбы за лидирующие позиции в западном мире, эти «малые» страны достигли к началу XX в. вполне зрелых форм индустриальной организации.
Особую группу стран, близкую к «первому эшелону», составили «бе-лые переселенческие колонии» - британские доминионы Канада, Австра-лия, Новая Зеландия. На рубеже XIX-XX вв. в группу стран «первого эшелона» стремительно входят Соединенные Штаты Америки. На первый взгляд, ускоренный характер общественного развития в этот период дает основание отнести США к странам «неорганической модернизации». Одна-ко формирование здесь индустриальной системы не было форсированным, направляемым «сверху» реформаторским процессом. Первоначально сказа-лась специфика американского «переселенческого» общества, не имевшего собственных прочных традиций доиндустриального периода. По заверше-нии гражданской войны Севера и Юга к этому фактору добавились и новые - складывание единого общенационального рынка в огромной стране с богатейшими природными ресурсами, колоссальный приток иммигрантов, немалую часть которых составляли квалифицированные и недорогие трудо-вые кадры, приток капиталов из Европы. К тому же большинство американ-ских предприятий создавалось на новейшей технологической базе, с учетом наиболее перспективных технических разработок. Именно в США впервые широко была внедрена конвейерная система. Активно шло внедрение в производство электрической энергии. Автомобильное производство стано-вилось символом американской промышленной мощи.
В первой половине XX в. США по динамике промышленно-финансово- го роста и модернизации социальной структуры уже уверенно опережали Францию и Великобританию. Однако это отнюдь не свидетельствовало о расколе в «первом эшелоне». Помимо общих геополитических интересов и культурной общности, взаимное тяготение США и европейских стран «пер-вого эшелона» было связано с однотипностью их социально-экономического развития. Становление системы монополистического капитализма происхо-дило здесь в наиболее «чистом», классическом варианте. Концентрация производства и централизация капитала вели к ускоренному вытеснению малого и среднего предпринимательства, унификации экономической инфра-структуры и росту транснациональных производственных и торговых связей. Сырьевая специализация внутренних периферийных районов, традиционная для ранних этапов индустриального развития, к началу XX в. была практи-чески ликвидирована. Сложилась основа для преодоления отраслевых дисп-ропорций, наращивания инвестиций в системе транспортных коммуникаций. Быстрыми темпами возрастала мощь финансово-банковской системы, укреп-лялись ее связи с промышленным бизнесом. Благодаря широкому внедрению новейших технологий, в том числе даже в таких традиционно «ненаукоем-ких» отраслях как легкая промышленность и сельское хозяйство, начался переход от экстенсивных к интенсивным формам развития.
Благодаря всем этим факторам в странах «первого эшелона» сохрани-лась достаточно сбалансированная модель обшественного развития, кото-рая выдержала испытания и «Великой депрессии», и двух мировых войн. Нарастание структурных противоречий, характерных для системы монопо-листического капитализма, создавало здесь не угрозу экономического краха и антагонистического социального конфликта, а потенциал для дальнейше-го обновления и совершенствования существующих общественных инсти-тутов. Единственным исключением стала Франция страна, в которой на протяжении XIX и отчасти XX вв. сохранялись внутренние «периферий-ные» регионы с преобладанием традиционных средних слоев населения, доиндустриальными формами экономической занятости и социальной пси-хологии. На фоне разгрома во Второй мировой войне во Франции сложи-лись условия для перехода к совершенно иной модели развития, присущей странам «второго эшелона». Но возможность такой альтернативы в значи-тельной степени зависела от внешних факторов. С разгромом нацизма Франция вернулась в лагерь стран либеральной демократии.
«Второй эшелон» модернизации составили на рубеже XIX-XX вв. Германия, Россия, Австро-Венгрия, Италия и Япония. Большинство из этих стран встали на путь модернизации еще задолго до эпохи монополистическо-го капитализма. Однако укрепление капиталистического уклада в экономике, вытеснение традиционных социальных институтов и формирование индуст-риальной классовой структуры были тесно связаны здесь с сугубо политичес-кими процессами. В России и Австро-Венгрии - огромных империях с исключительно разнородным в этническом, конфессиональном, культурном отношении составом населения, развертывание модернизации ощутимо зави-село от реформаторской стратегии государственной элиты. В Германии и Италии этот процесс долгое время сдерживался политической раздробленно-стью. Поэтому преобразования, призванные ускорить общественное развитие этих стран, нередко носили спонтанный характер, отражали политическую конъюнктуру или личные устремления царствующих особ, а потому неизбеж-но сопровождались консервативными «откатами».
В последней трети XIX в. государственная элита стран «второго эшелона» не только приняла стратегию ускоренной модернизации, но и впервые совершенно осознанно поставила задачу коренного обновления всей системы общественных отношений. Причиной послужило все более очевидное отставание от ведущих стран мира в экономической и военной мощи. В условиях завершения промышленного переворота и колониаль-ного раздела мира, укрепления транснациональных экономических свя-зей, складывания военно-политических блоков, претендующих на миро-вое лидерство, отставание в модернизации начинало угрожать националь-ному суверенитету даже крупнейших империй. Ответом стран «второго эшелона» на внешний «вызов» стало начало крупномасштабных систем-ных реформ. При этом переход к «догоняющему развитию» отнюдь не свидетельствовал о распространении космополитических настроений или готовности признать собственную историческую «неуспешность». Напро-тив, страны, принимавшие «вызов», ориентировались на всемерное ук-репление национального суверенитета, защиту собственных интересов в меняющемся мире. Идеологическое обоснование ускоренной модерниза-ции, как правило, было тесно связано с обостренным переживанием собственной национальной специфики, культурно-исторической самобыт-ности, гипертрофированным ощущением враждебности со стороны дру-гих стран и народов.
Форсированная модернизация в странах «второго эшелона» была инициирована «сверху» и носила неорганический характер. Противоречи-выми оказались и ее последствия. В кратчайшие, по историческим меркам, сроки была создана высокомонополизированная индустрия, завершилось складывание общенационального рынка, формирование разветвленной бан-ковской системы. Были произведены радикальные преобразования в аграр-ном секторе. Бурно развивалась транспортная инфраструктура. В ведущих отраслях промышленности широко внедрялись новейшие технические и технологические достижения. Относительно невысокая внутриотраслевая конкуренция и ускоренная централизация производства способствовали не только быстрой монополизации экономической системы, но и распростра-нению высших форм монополистических объединений - трестов и концер-нов. Однако общая структура национального промышленного и финансово-го капитала оставалась недостаточно развитой. Это создавало предпосылки для широкого государственного вмешательства в развитие экономики. Госу-дарство выступало не только крупнейшим инвестором, но и основным инициатором структурных преобразований. Большую роль в развитии ин-дустриальной базы стран «второго эшелона» играл и зарубежный капитал, в первую очередь французский и английский.
Ускоренный экономический рывок позволил странам «второго эшело-на» уже к началу XX в. приблизиться по уровню развития к лидирующим державам Запада, включиться в процесс складывания мирового торгового и финансового пространства, принять участие в борьбе за перераспределение сфер колониального влияния, выдержать гонку вооружений, развернувшу-юся в преддверии Первой мировой войны. Особенно заметными были успехи Германии. К 1913 г. она вышла на второе место по уровню промыш-ленного производства (16 %). Среднег одовые темпы роста за период 1870- 1913 гг. составили 2,9 % (США - 4,3 %; Великобритании - 2,2 %). Уникаль-ный рывок в экономическом и социальном развитии совершили на рубеже XIX-XX вв. Россия и Япония.
Успешные реформы в ст ранах «второго эшелона» значительно измени-ли соотношение сил на мировой арене. Но одновременно происходил и быстрый рост внутренних противоречий в социально-экономической системе этих стран. Причиной стала несбалансированность модернизационных про-цессов, их форсированный характер, который не отвечал объективному уров-ню развития общества. Все более очевидным становился разрыв между темпами роста производства и покупательной способности населения. По-требительский рынок стремительно терял емкость. Отрасли, ориентирован-ные на личное потребление (легкая, пищевая, текстильная), испытывали большие трудности со сбытом. К тому же они оставались почти не охвачены процессом монополизации. Отставание в концентрации производства приво-дило и к замедлению темпов технологического обновления этих отраслей, сохранению в них архаичных форм трудовых отношений. В целом, в эконо-мике стран «второго эшелона» сложилось причудливое сочетание элементов производственной культуры и предпринимательства, свойственных разным стадиям развития индустриальной экономической модели.
Особенно специфические формы в странах «второго эшелона» приня-ла модернизация сельскохозяйственной сферы. Ее основой стало не столько качественное обновление технической и технологической базы производ-ства, сколько социально-экономическая дифференциация сельского населе-ния, выделение зажиточной крестьянской верхушки, способной вести рен-табельное хозяйство, и обезземеливание остальной части крестьянства. При отсутствии притока инвестиционных средств (в силу неразвитости системы кредита), сохранении децентрализованной патриархальной структуры сбы-та сельскохозяйственной продукции основным источником прибавочного продукта становился труд батраков, наемных сезонных рабочих. Это спо-собствовало консервации сложившейся деформированной модели сельско-хозяйственного производства, а также сокращало приток рабочей силы в городскую промышленность. Еще одной особенностью сельскохозяйствен-ной производственной структуры стало сохранение латифундий, а также остатков сословных привилегий крупных земельных собственников. В Рос-сии, Италии. Австро-Венгрии аграрные регионы превратились в своего рода «внутреннюю периферию», все более отстающую по темпам развития.
Недостаточно сбалансированная отраслевая структура, незначитель-ная емкость внутреннего потребительского рынка и острая конкуренция на ■ мировом рынке, незавершенность складывания финансовой инфраструкту-ры делали экономику стран «второго эшелона» чрезвычайно зависимой от государственного патернализма. Причем наращивание темпов экономичес-кого роста не снижало, а наоборот лишь увеличивало роль этого фаетора. Государство по-прежнему несло бремя огромных финансовых расходов на " развитие транспортной инфраструктуры, инвестиционную поддержку сгра- " тегически важных отраслей, в том числе военно-промышленного комплек-са, проведение аграрных преобразований. Происходило все более очевид-ное сращивание системы частного предпринимательства, финансово-бан-ковского сектора со структурами государственного управления.
Результаты Первой мировой войны еще более осложнили процесс ускоренной модернизации. Страны «второго эшелона» понесли наиболь-шие потери, усугубившиеся репрессивными решениями Парижской мирной конференции. Распад империй Гогешюллернов, Габсбургов и Романовых, радикальная перестройка политической карты Центральной Европы, волна революций подорвали исторически сложившуюся систему экономических
связей. Приход к власти в России в 1917 г. партии большевиков положил начало строительству принципиально новой общественной системы и на длительное время изолировал страну от участия в развитии мирового рынка. Объявленная виновницей войны Германия была поставлена услови-ями Версальского договора на грань экономического краха. В еще более бедственном положении оказалась Австрия, превращенная решениями Па-рижской конференции в небольшое государство, лишенное всех связей с другими частями прежней империи Габсбургов. Немногим лучше было положение Италии, формально вошедшей в число победителей. Ее потери в годы войны составили примерно 1/3 национального богатства.
В 1920-е гг. в странах «второго эшелона» произошла постепенная стабилизация социально-экономического положения. Однако характер этого процесса значительно отличался от ситуации в странах «первого эшелона». Требовался значительно больший объем восстановительных работ. Необхо-димо было фактически заново создавать систему коммуникаций и всю ры-ночную инфраструктуру. Огромной проблемой стала инфляция, принявшая в 1919-1922 гг. гипертрофированные формы. Позиции национального капитала оказались подорваны, и на протяжении всего послевоенного периода сохра-нялась решающая роль государства в экономическом развитии. После подпи-сания Женевских протоколов 1922 г. и принятия «плана Дауэса» в 1924 г. в экономике Австрии и Германии чрезвычайно усилились позиции иностран-ного капитала. Во второй половине 1920-х гг., несмотря на относительно высокие темпы развития, в этих странах не наблюдалось улучшения социаль-ного положения основной части населения.
Итак, в результате растянувшегося на несколько десятилетий процес-са ускоренной модернизации в странах «второго эшелона» произошла глубокая структурная перестройка всей экономической системы. Однако в ходе этого форсированного, во многом искусственного рывка сложилась деформированная экономическая модель. Ко всем противоречиям, прису-щим монополистической экономике, добавились отраслевая и рег иональная несбалансированность, инвестиционный «голод», отсутствие платежеспо-собного внутреннего спроса, недостаточная мобильность рабочей силы, растущие социальные проблемы. Все более активное вмешательство госу-дарства в экономические процессы отражало не только специфику «догоня-ющего развития», но и разрушительные изменения в массовом сознании. В тех странах, где ускоренная модернизация приобрела масштабный харак-тер, где реформы радикально меняли устои и традиции жизни, происходила массовая маргинализация общества. Росло число людей, уже утративших традиционные социальные связи и моральные ценности, но не адаптировав-шихся к новым реалиям. Маргинальная масса требовала стабильности, порядка, спокойствия. Постепенно на основе изломанной социальной пси-хологии формировалось агрессивное нротестное движение масс. I (оявились экстремистские партии, выдвигавшие лозунги создания «нового», «револю-ционного» порядка. В России, Италии, чуть позже - в Германии, Австрии, Японии, Испании. Португалии эскалация политического насилия привела к созданию тоталитарных режимов.
Экономическая модернизация в условиях тоталитарного разви-тия. Формирование тоталитарных экономических систем объективно пред-ставляло собой особую модель «догоняющего развития». Встав на путь автаркии и нарочито отказавшись от какого-либо копирования «передового» опыта либеральных стран Запада, тоталитарные режимы сконцентрировали усилия на дальнейшей модернизации всех сфер общественной жизни, в том числе производства и потребления. При этом идеологические различия тоталитарных движений - фашизма, нацизма и большевизма, предопредели-ли и существенную специфику процессов модернизации.
Экономическая политика фашистских режимов, как правило, строи-лась вокруг двух основных векторов. Первый из них был связан со стимули-рованием экономического роста с помощью методов прямого государствен-ного регулирования. Обычной практикой являлся ввод протекционистских тарифов, контингентирование внешней торговли, сочетание запретов на импорт с экспортными субсидиями. Директивное планирование осуществ-лялось за счет создания весьма «тесных» условий для деятельности пред-принимателей, ввода широкого круга ограничений и льгот, целенаправлен-ного стимулирования определенных секторов производства. Осуществля-лась и активная финансовая, инвестиционная политика. Быстрыми темпами рос государственный сектор экономики. В первую очередь, это касалось тяжелой индустрии, военно-промышленного сектора, транспортных комму-никаций. Все эти меры отнюдь не предполагали полного огосударствления экономических отношений. Сохранялась правовая защищенность институ-та частной собственности, значительная свобода предпринимателей в воп-росах определения рыночной стратегии, ценообразования, независимость фондового рынка и рынка капиталов (при их тесной связи с системой государственного планирования). Таким образом, государство не разрушало систему рыночных отношений, но сфера его действий и уровень влияния на экономические процессы значительно возрастали.
Наряду со стимулированием экономического роста, фашистские госу-дарства осуществляли исключительно активную социальную политику. Ее конечной целью являлось создание стабильной сословно-корпоративной социальной системы, преодолевающей антагонизм труда и капитала. Ос-новным критерием для создания корпораций и закрепления их правового статуса являлся отраслевой принцип. Так, например, фашистская конститу-ция Австрии 1934 г. провозгласила образование «христианского, немецкого, союзного государства, организованного по сословному принципу». Хозяй-ственная деятельность разделялась в соответствии с нею на семь полуавто-номных сфер (сельского и лесного хозяйства, промышленности и горного дела, ремесла, торговли и путей сообщения, финансов и социального обеспечения, свободных профессий, государственной службы), в каждой из которых создавалась единая корпорация. К 1933-1934 гг. складывание корпоративной системы завершилось и в Италии. Основой ее остались организации предпринимателей и профсоюзы (синдикаты) наемных работ-ников. В Испании и Португалии оформление корпоративной системы также происходило на основе синдикалистского движения.
Формирование сословно-корпоративного социального строя суще-ственно меняло систему трудовых отношений. В 1927 г. в Италии была принята «Хартия труда», закреплявшая солидаристскую направленность коллективных договоров (примирение интересов работодателей и ра-ботников, подчинение их высшим интересам производства). Хартия вводила широкий перечень социальных и трудовых гарантий, на кото-рый имели право работники, запрещала забастовки и локауты, учрежда-ла государственный трудовой суд с арбитражными функциями. Режи-мом Ф. Петеиа. возникшим во Франции после поражения в 1940 г., была разработана аналогичная «Хартия труда». Основой ее стал закон от 26 октября 1941 г. «О социальной организации профессий». Закон про-возглашал превращение профсоюзов в корпоративные органы, объеди-ненные в единой «профессиональной семье», подчиненные идее «объе-динения и гармонии интересов». Количество и состав корпораций уста-навливались на основе единой классификации промышленности, тор-говли и профессий. Во главе каждой корпорация создавались «соци-альные комитеты», обеспечивающие широкое социальное сотрудниче-ство членов корпорации, но не занимающиеся политической деятельно-стью. Также вводилась система арбитражных трудовых трибуналов, рассматривающих конфликтные ситуации, возникающие внутри корпо-раций или во взаимоотношениях представителей различных корпора-ций. Стачки и локауты запрещались.
Таким образом, социально-экономическая политика фашистских ре-жимов имела ярко выраженную мобилизационную направленность и идео-логическую специфику. Но, в целом, она вполне соответствовала тенденци-ям усиления регулирующей роли государства и создания социально ориен-тированной «смешанной экономики», которые формировались в середине XX в. во всех странах Запада. Примечательно, что на протяжении длитель-ного времени не возникало и политического антагонизма между фашистс-кими странами и либерально-демократическими государствами Запада. Но участие Италии во Второй мировой войне на стороне нацистской Германии поставило фашизм вне закона. Австрофашистский режим был уничтожен еще до войны самой нацистской Германией, а петеновский режим во Франции был объявлен победителями коллаборационистским (соглашатель-ским) и уничтожен сразу же после освобождения Франции. Таким образом, лишь Испания и Португалия получили возможность сохранить созданную сословно-корпоративную модель на протяжении послевоенных десятиле-тий. Ее эволюционное развитие продолжалось до начала 1970-х гг. По мере завершения ускоренной модернизации, в том числе формирования индуст-риальной производственной модели, укрепления новой социальной струк-туры общества, психологической адаптации населения к рыночным отно-шениям, складывания гражданского общества, сформировались условия демократизации политической системы Испании и Португалии. Вслед за изменением их государственного строя в 1970-х гг. сразу же произошла и интеграции этих стран в мировую экономику.
Социально-экономическая политика нацистского режима в Германии имела ряд черт, схожих с фашистской моделью, но в целом существенно отличалась. Нацисты не придавали большого идеологического значения со- словно-корпоративной политике, поскольку ориентировались не на общена-циональное единение, а на выстраивание жесткой расовой иерархии в обще-стве. Сословная организация использовалась ими лишь для повышения управляемости экономики и наращивания темпов развития. Под эгидой государства каждая из основных групп населения получала определенные преференции, но была жестко ограничена своей экономической ролью. Так, например, крупные предпринимательские круги пользовались выгодами го-сударственной протекционистской поддержки, оказались защищены от забас-товочного движения. Система государственных заказов снижала степень предпринимательского риска. Однако уменьшилась и свобода предпринима-тельства, возможность получения сверхприбылей. Хозяин предприятия по сути превратился в государственного чиновника, не имея возможност и само-стоятельно определять виды продукции и масштабы производства, усло-вия найма и цену товаров. Мелкобуржуазные слои - ремесленники, торговцы, кустари - были защищены от конкуренции благодаря запрету создания новых ремесленных мастерских и торговых точек, получили доступ к государственным заказам и кредитам. Но вся их деятельность оказалась также жестко регламентирована. В схожем положении находи-лись и крестьяне. Создавалось сословие бауэров - землевладельцев арий-ского происхождения. Им запрещалось дробить земельную собствен-ность при наследовании, продавать и закладывать ее, но при этом они освобождались от долгов, налога на наследство и поземельного налога. Продукты сдавались на государственные приемо-сдаточные пункты по твердым ценам. Мелкое крестьянство, не входившее в эту систему, было обречено на разорение.
В столь же двойственном положении оказался и немецкий пролетари-ат. Наемные рабочие были лишены прав на образование независимых профсоюзов, заключение коллективных договоров, борьбу за улучшение условий и оплаты труда. Заработная плата была заморожена на уровне 1932 г. С вводом трудовых книжек был затруднен переход на другие пред-приятия. В то же время государственное законодательство гарантировало общие для всех условия труда, ограничивало возможность увольнений. Резко сократилась безработица. Труд во благо нации пропагандировался как высшая гражданская обязанность каждого немца. Огромные масштабы приобрело Имперское трудовое соревнование. В число важнейших офици-альных праздников вошел Национальный день труда 1 мая. Действовала разветвленная система благотворительности. Для рабочих семей большое значение имела государственная поддержка материнства, создание государ-ственной системы образования и воспитания, которая приняла на себя материальную заботу о детях. Большинство немцев оказались вполне ло-яльны к подобным изменениям. Одних устраивала возможность вырваться из прежней убогой и бесперспективной жизни, другие были слишком измучены многолетними кризисными переживаниями, страхами, неуверен-ностью в будущем. Те же, кто оказывался в оппозиции к новой системе, безжалостно изолировались или уничтожались. Уничтожению подверглись и те социальные группы, которым не нашлось «места» в расовой системе (евреи, цыгане, лица с психическими заболеваниями и нетрадиционной сексуальной ориентацией).
Готовясь к тотальной войне за мировое господство, нацистское руководство добилось беспрецедентной централизации механизмов эко-номического развития. Помимо методов косвенного регулирования (по-ощрение частных инвесторов, субсидии нерентабельным производителям, налоговые льготы крупным фирмам) все большую роль играло прямое регулирование. Директивное планирование к 1939 г. охватило более 80% общего объема производства. Для концентрации промышленного по-тенциала проводилась политика принудительного картелирования. По закону 1934 г. министр экономики получил исключительные полномо-чия по слиянию предприятий (любой формы собственности), их лик-видации, смещению управляющих и т.п. исходя из принципа «обще-ственной необходимости». Причем государство не несло ответствен-ности за возможный ущерб собственников при проведении таких процедур. Политика «ариизации» банковской сферы (очищения от «еврейского капитала») сократила количество банков с 1725 до 477. Одновременно возрастало и непосредственное участие государства в системе производства. За период 1933-1938 гг. общая сумма государ-ственных расходов в экономической сфере выросла в 7 раз (с 3 млрд до 21 млрд марок).
Еще одним источником экономического роста в условиях нацистской диктатуры стала тотальная мобилизация трудовых ресурсов. На основании Закона «О порядке национального труда» 1934 г. и других нормативных актов государс гво полностью ликвидировало права предпринимателей на определе-ние условий труда, увольнения, взыскания штрафов. Все аспекты трудовых отношений решались под прямым контролем Министерства труда и назначае-мых им «опекунов труда». Одновременно централизованной регламентации подвергался уровень заработной платы, вводились трудовые книжки, запреща-ющие самовольное изменение места работы, а также порядок принудительного набора рабочей силы и ее перевод на предприятия «общественного значения» (как правило, военные). В годы войны нацисты также широко использовали рабский труд заключенных, военнопленных и перемещенных лиц.
Таким образом, экономика нацистской Германии не только носила мобилизационный характер, но утрачивала характер капиталистической. Независимо от формального сохранения частной формы собственности рыночные отношения были практически уничтожены. В условиях отсут-ствия свободы распоряжения и отчуждения средств производства, тоталь-ной государственной регламентации трудовых отношений частная соб-ственность теряла роль естественного регулятора экономических отноше-ний и превращалась лишь в легальную форму имущественного расслоения.
Создание мобилизационной экономической модели принесло исклю-чительно высокие результаты. За период 1933-1938 гг. национальный доход в Германии удвоился, промышленное производство возросло на 102 %. Эта динамика развития принципиально отличалась от депрессивного состояния экономики ведущих западных стран в 1930-х гг. К 1938 г. Германия уже уверенно занимала второе место в Европе по экономическому потенциалу, а в мире уступала лишь США. Уверенный экономический рост сохранялся в предвоенные годы в Италии и Японии, также вставших на путь создания мобилизационной модели экономики. Но Вторая мировая война заверши-лась для этих стран полным крахом. Катастрофические последствия пора-жения, а также противоречивое наследие нескольких десятилетий «догоня-ющего развития» обусловили явное отставание Западной Германии, Ита-лии, Австрии, Японии в послевоенные годы не только от США, но и от Великобритании, Франции, Бельгии, Нидерландов. Разделение западных стран на два «эшелона» становилось особенно заметным. Однако уже в 1950-х гг. этот разрыв не только сократился, но и практически был ликвиди-рован. Ускоренный рывок стран «второго эшелона», позволивший им войти в число ведущих стран Запада, получил название «экономического чуда».
Причины немецкого, японского, итальянского «экономического чуда» достаточно многогранны. В первую очередь сказались особенности после-военного развития стран «второго эшелона» - коренная перестройка эконо-мического механизма, унаследованного от тоталитарных режимов (что обусловило крупномасштабное обновление основного капитала на новей-шей технико-технологической основе), относительная дешевизна рабочей силы при ее высокой квалификации, колоссальный отложенный спрос на рынке потребительских товаров, более позднее включение в гонку вооруже-ний (что освобождало значительную часть национального дохода для фи-нансирования структурных преобразований промышленного и сельскохо-зяйственного производства).
В целом «экономическое чудо» завершило почти столетний процесс форсированной модернизации в странах «второго эшелона». К 1960-м гг. индустриальная система сложилась в этих странах в достаточно зрелой форме. Ее дальнейшее развитие могло идти уже на основе внутренних, естественных факторов. Причем в формировании социально ориентирован-ной смешанной экономики с большой ролью государственного регулирова-ния страны бывшего «второго эшелона» получили даже некоторое преиму-щество по сравнению с прежними лидерами Запада. Многолетние традиции централизованного регулирования экономики, прочные связи государствен-ных и предпринимательских структур, отсутствие в массовой психологии устойчивых стереотипов «твердого индивидуализма» и влияние идей соци-альной справедливости, общенационального блага, позволили этим странам не только легко интегрироваться в новую макроэкономическую систему, но и занять в ней прочные позиции.
В этих условиях лидерство США становилось уже не столь глобаль-ным. Если в 1955 г. совокупный ВВП (валовой продукт, учитывающий и доходы от иностранных капиталовложений на территории страны) шести ведущих после США стран составлял 74 % от ВВП США, то в 1970 г. - уже 114%. Западная Европа превратилась в один из ведущих центров мирового производства. Быстро укреплялись экономические позиции Японии. К нача-лу 1970-х гг. Япония уже занимала второе место после США по совокуп-ным показателям производства, вышла на четвертое место в мировом экспорте, а по уровню накопленного капитала превзошла все остальные капиталистические страны. В 1960-х гг. заметный рывок совершили и «малые» страны Европы, в том числе страны Бенилюкса (Бельгия, Нидер-ланды и Люксембург, образовавшие в 1948 г. таможенный союз и в 1958 г. - экономический союз), скандинавские государства. Очень высоких темпов роста достигли страны Южной Европы (Португалия - 6,2 %, Испания и Греция - по 7,5 % в год).
По более сложному сценарию происходила ускоренная модернизация в странах Восточной Европы. На рубеже XIX-XX вв. эти регионы составля-ли континентальную «периферию». В силу национально-культурных и ис-торических традиций процесс утверждения капиталистических отношений и развития гражданского общества носил замедленный характер. Основная часть населения была по-прежнему дистанцирована от политической жиз-ни, инерционна с точки зрения экономической и социальной мотивации, ориентирована на эгалитарные или патерналистские идеалы. Восточноев-ропейский регион к тому же особенно сильно пострадал в ходе обеих мировых войн. Даже наиболее развитые в экономическом отношении стра-ны - Чехословакия, Польша, Венгрия, оказались к середине 1940-х гг. в состоянии глубочайшего социального кризиса. Переход к форсированной модернизации оказался тесно связан с политическим влиянием СССР и привнесением социалистической экономической модели.
В условиях начавшейся «холодной войны» Восточная Европа оказа-лась за «железным занавесом», и уже к 1948-1949 гг. во всех странах региона возникли коммунистические режимы. Началась открытая экспан-сия советского опыта общественных преобразований - «построение основ социализма». При этом, в отличие от иных моделей «догоняющего разви-тия», переход к строительству социализма по советскому образцу предпола-гал постановку ряда принципиально новых задач. Речь шла о социализации всей общественной структуры в духе марксистско-ленинского классового подхода, в том числе о ликвидации эксплуатации человека человеком, обеспечении полного преобладания наемного труда и его максималь-ном обобществлении, переходе к соответствующей структуре форм собственности и соотношению экономических укладов. Экономическая эффективность преобразований оказывалась менее значимой по сравне-нию с их социальным и психологическим эффектом — искоренением «нетрудовых элементов», закреплением нового типа социальной моти-вации, эгалитарных морально-этических ориентации. Важным критери-ем успешности таких реформ становился их темп и абсолютные количе-ственные показатели. Именно стремительное, тотальное преобразова-ние всей социально-экономической системы общества рассматривалось как основа наименее болезненного перехода к более справедливому и эффективному устройству. Те жертвы и потери, которые оказывались сопряжены с подобным революционным рывком, считались неизбеж-ными и оправданными.
Основными направлениями экономической политики восточноевро-пейских коммунистических режимов стали индустриализация, национа-лизация промышленности и банковского сектора, начало коллективизации сельского хозяйства, формирование новой управленческой и распредели-тельной системы. Национализация, первоначально осуществлявшаяся в отношении предприятий тяжелой промышленности, уже вскоре распрост-ранилась практически все отрасли производства. К началу 1950-х гг. доля государственной собственности в промышленности составила по региону более 90 %. Как и свое время в Советском Союзе, преобразования в сельском хозяйстве несколько отставали по темпам от индустриализации. Основной формой коллективизации агарного сектора в эти годы стало так называемое «формальное» кооперирование. Из-за недостатка инвестиций «коллективизировалась» лишь организация крестьянского труда при со-хранении прежней технической и технологической базы, свойственной индивидуальному крестьянскому хозяйству. Государство распространило контроль на весь рынок капиталов и ценных бумаг, а затем и полностью ликвидировало в этой сфере частную инициативу. Произошел отход от принципов рыночного ценообразования. Планирование экономического развития приобрело жесткий, директивный характер. Оно стало основы-ваться на физических объемах продукции (так называемые «валовые показатели») и полностью игнорировало реальный денежный эквивалент производимой продукции.
Важную роль для определения стратегии общественных преобразова-ний в восточноевропейских странах сыграла экономическая дискуссия, проходившая в 1951-1952 гг. в СССР. Итоги ее были подведены в книге Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», где полностью отрицалось действие закона стоимости в сфере производства средств про-изводства, хотя и признавалось действие этого закона в области производ-ства предметов потребления. Тем самым, подтверждалась идея о постепен-ной ликвидации товарного производства при,социализме. Государственная централизация и тотальное планирование, на" первый взгляд, вполне соот-ветствовали марксовой идее о замене стихийной рыночной координации некоей «высшей», более гармоничной в социальном отношении, координа-цией общественного производства. Но, если Маркс предполагал возмож-ность свободного взаимодействия автономных производителей, то практика строительства «реального социализма» исходила из приоритета объединяю-щего государственного начала.
В результате проведения реформ уже к середине 1950-х гг. Восточ-ная Европа достигла небывалых успехов в «догоняющем развитии». Был совершен впечатляющий рывок в наращивании экономического потенциала, в модернизации социальной структуры, в масштабах реги-она завершен переход к индустриально-аграрному типу общества. Од-нако стремительный рост производства сопровождался увеличением отраслевых диспропорций. Создаваемый экономический механизм был во многом искусственным, не учитывающим региональную и нацио-нальную специфику. Экономический рост осуществлялся на экстенсив-ной основе, т.е. за счет все большего вовлечения количества рабочей силы, энергии и сырья. Сформировалась «мобилизационная» система экономических отношений, в которой вертикальная командно-админи-стративная структура заменяла действие горизонтальных рыночных связей. Ее неизбежным порождением стала бюрократизация экономи-ческого управления, появление проблемы скрытой коррупции. Чрезвы-чайно низкой оказалась социальная эффективность формируемой эко-номической системы.
Смерть Сталина в 1953 г. и начало политических перемен в СССР стали сигналом для корректировки политического курса. Быстрее всего изменения коснулись Польши, Венгрии, Чехословакии, ГДР, Югославии - стран, достигших индустриально-аграрного уровня развития и сформиро-вавших относительно развитую рыночную инфраструктуру уже в межво-енный период. По мере ослабления политического контроля со стороны Москвы в руководстве польской, венгерской, чехословацкой коммунисти-ческих партий активизировались сторонники корректировки прежнего курса, поиска более гибкой стратегии реформ, повышения их социальной эффективности. Однако попытки построения в 1950-1960-х гг. особой модели «социализма с человеческим лицом», в том числе привнесения в социалистическую экономику элементов рыночных отношений, не увен-чались успехом.
При проведении реформ основным источником экономического роста считалось смягчение государственного регулирования, отказ от тотального администрирования. Ставка делалась и на активизацию тех социальных групп, которые ориентировались на личную трудовую деятельность. Но все эти меры не сопровождались перестройкой форм собственности. Распространенной прак-тикой оставались административное распоряжение валютными средствами, жесткая регламентация внешней торговли, государственный контроль над ценообразованием, бюрократическое перераспределение государственных средств между предприятиями, сохранение на высших постах в руководстве предприятий и банков ставленников партийно-государственной «номенклату-ры». В результате, прослойка динамичных и предприимчивых работников, откликнувшихся на новации, оставалась зависимой от административной сис-темы. По мере углубления реформаторского процесса становилась очевидной необходимость освобождения новой системы управления производством от бюрократической опеки, перехода от санкционированного государством рас-ширения рыночного сектора к его самостоятельному развитию, децентрализа-ции и коммерциализации капитального инвестирования, правового оформле-ния нового типа отношений работодателей с наемными рабочими. Формирую-щийся экономический механизм объективно нуждался в распространении рыночных отношений на базовые сферы общественного производства - в формировании нег осударственног о рынка капиталов, ценных бумаг и рабочей силы. Но отказ от государственной монополии в этих вопросах означал крах самого социализма его конвергенцию, а фактически, и растворение в капита-листической системе. Закономерным итогом стало сворачивание реформ к началу 1970-х гг. - наступление «застоя». Немалую роль в этом сыграю и политическое давление со стороны СССР.
Последняя волна реформ социалистической экономики пришлась на вторую половину 1980-х гг. Импульс для них дала советская «перестройка». Причины же провала перестроечных реформ как в самом СССР, так и в Восточной Европе оказались весьма показательны. Ключевой идеей первого этапа перестроечных реформ была не столько политическая демократизация, сколько ускорение социально-экономического развития, новый виток дого-няющего» движения. В качестве его основы рассматривались более последо-вательное использование рыночных механизмов, децентрализация государ-ственного управления экономикой, переход на принципы самофинансирова-ния и самоокупаемости производства. Однако с точки зрения мировой практики подобные преобразования являлись явно недостаточными. На фоне глобального экономического кризиса второй половины 1970-х гг. на Западе уже формировались контуры совершенно новой постиндустриальной эконо-мической модели. Она предполагала гибкое инновационное развитие техни-ко-технологической базы производства, эффективное сочетание крупного и мелкого бизнеса, переход к ресурсо- и энергосберегающим технологиям, складывание единого информационного пространства. Эта модель позволяла значительно усилить личностный, психологический фактор в развитии про-изводственной системы, была адекватна новой социальной структуре запад-ного общества, в которой классовые факторы уступали место многогранным взаимоотношениям различных страт. Попытка социалистических стран дог-нать по уровню развития ушедший вперед Запад, сохраняя прежний экстен-сивный экономический механизм, лишь за счет сложной перестройки орга-низационной структуры экономики, была обречена на провал. Эта гонка лишь приводила к дальнейшему истощению сырьевой, энергетической, эко-логической базы. Попытка же перейти к интенсивному экономическому росту, не подкрепленная реальными структурными изменениями, лишь при-водила к снижению производительности труда и капитала.
Провал экономических реформ эпохи «перестройки» подвел черту под существованием социализма как мировой общественной системы. Попытка правительственных кругов СССР и ряда восточноевропейских стран активизировать в конце 1980-х гг. реформаторский процесс за счет демократизации, обеспечения идеологического плюрализма и гласности, лишь ускорили развал системы. Политизация общества, распад властной системы, дискредитация сложившейся на протяжении последних десятиле-тий ценностной системы усугубляли нарастающий экономических кризис, делали крах социализма неизбежным. В то же время эпоха социалистичес-кого строительства сыграла огромную роль в «догоняющей модернизации» восточноевропейского региона. По мере формирования индустриальной экономической базы, роста связанных с нею социальных слоев, их внут рен-ней дифференциацией, естественного развития институтов гражданского общества, соответствующих изменений в социальной психологии склады-вались предпосылки для перехода восточноевропейских стран к обычной модели экономического развития, не связанной с мобилизационной идеоло-гией и административно-командным регулированием. После краха социа-лизма понадобилось лишь одно десятилетие для полной интеграции этих стран в европейское экономическое пространство. Со вступлением боль-шинства из них в 2004 г. в Европейский Союз эпоха «догоняющего разви-тия» окончательно осталась в прошлом.
Я понял, что успех должен измеряться не столько положением, которого человек достиг в своей жизни, сколько теми препятствиями, которые ему пришлось преодолеть на пути к успеху.
Букер Тальяферро Вашингтон,
(американский просветитель)
Общеизвестно, что капитализм, как динамично развивающаяся система, формируется крайне неравномерно. И это зависит от множества факторов, в том числе и от блокирующей силы докапиталистических укладов, а также от правильной стратегии национальной модернизации. По словам английского историка Н. Дэвиса, в XIX веке в Европе складываются две экономические зоны: «передовая, преимущественно индустриализированная и модернизированная зона на севере и западе, и отсталая, находящаяся в процессе индустриализации, но в основном не модернизированная зона юга и востока».
Исследователи очень часто ранжируют европейские государства, исходя из уровней цивилизационного и капиталистического развития. Например, известный социальный философ Валентина Федотова в общеевропейском пространстве предлагает выделять «первую Европу» и «вторую Европу», исходя из уровня цивилизационного и стадиального развития. Если Великобритания, Франция и даже США, попадают у нее в состав стадиально передовой - «первой Европы», то Германия, Австрия, Италия, Испания в отряд «второй Европы», отстающей от «первой» и пытающейся «ее» догнать. Эта модель имеет свое обоснование, так как она указывает на реальные отличия в развитии стран европейского полуострова в XIX веке.
Предложим и мы свою схему, исходя из уровня развития индустриального производства. Так, на раннеиндустриальной стадии в Великобритании, Франции, Нидерландах (страны «первого эшелона») сложилось раннебуржуазное общество, которое (особенно во Франции) несло в себе множество «родимых пятен» феодализма, например, сохранение сословных пережитков и довольно высокая доля аграрного населения (исключительно во Франции). Даже в самых передовых, по меркам XIX века, капиталистических странах Западной Европы в раннеиндустриальной стадии сохранялись докапиталистические уклады и сегменты. Но они теперь являлись своего рода осколками или обломками прежних формаций, которые успешно преодолевались капитализмом.
От этих стран по своим социально-экономическим параметрам отставали страны (Германия, Австрия, Италия, Испания), образовавшие своеобразный европейский «Не-Запад», или «периферийный Запад», в которых наряду с буржуазными отношениями продолжали сохраняться далеко непреодоленные феодальные и другие докапиталистические отношения особенно в деревне. Преимущественно в отряд этих стран входили страны католического субцивилизационного ареала, несколько отстающего от стран протестантского круга с его большей социальной динамикой.
Здесь капитализму еще предстояла довольно продолжительная работа по уничтожению всех препятствий и «завалов» с целью превращения экономик и обществ в этих странах абсолютно рыночного типа. Поскольку эти страны стали втягиваться в процесс модернизации позже, осуществлять ее как бы «вдогонку», впоследствии их стали называть странами «догоняющего» типа развития, или страны «второго капиталистического эшелона».
Во всех странах так называемого второго эшелона (Германии, Италии, Австро-Венгрии, Испании) процесс капиталистической модернизации растянулся и завершился не ранее первой трети XX века. В этих странах ключевая роль в проведении модернизации догоняющего типа принадлежала государству. Государства здесь, в отличие от Великобритании, Франции, Нидерландов, были с жестко авторитарной властью монархов и минимумом буржуазных свобод. Страны второго эшелона демонстрировали модернизацию «сверху» в отличие от модернизации «снизу» в странах Голландии и Великобритании, где она носила более органичный характер.
Модернизация стран догоняющего типа, происходящая «сверху», с помощью реформаторских усилий правительств, сопровождалась определенными трудностями, поскольку в этих государствах сохранялось множество сословно-феодальных пережитков, и модернизация встречала сильное сопротивление довольно влиятельных слоев традиционного общества (церковь, аристократия, крупное офицерство, крестьянство).
Общества этих государств носили в себе черты конгломератного сообщества, где наряду с современными укладами параллельно существовали уклады домодернизированного общества. Например, наряду с современной капиталистической индустрией и транспортом здесь сохранялись целые анклавы традиционализма и феодализма (прусское помещичество в Германии). И в Германии, и в Австро-Венгрии, и особенно в Испании сохранялась довольно значительная прослойка феодалов (принцы крови), которые занимали высшие государственные должности.
Например, в Австрийской многонародной империи в XIX веке весьма популярной была следующая поговорка: «настоящий человек начинается с барона». Здесь сохранялся явный приоритет государственной службы над бизнесом, а традиционные ценности продолжали господствовать над рыночными в среде правящего класса, состоявшего преимущественно из титулованных и аристократических особ.
Таким образом, не переработанные пласты докапиталистических обществ могли и часто оказывали существенное сопротивление реформаторским усилиям сверху, властной элите так до конца не освободившейся от докапиталистического сознания и образа мышления. Последнее обстоятельство серьезно мешало для проведения широкомасштабной модернизации, без консервативных «откатов» и торможений.
Страны второго эшелона отставали от стран первого эшелона и в промышленном развитии. Так в 1860 г. ВНП (валовый национальный продукт) стран первого эшелона был на 150% выше среднеевропейского уровня, то в той же империи Габсбургов (с 1867 г. Австро-Венгрии) он был даже ниже на 7% среднеевропейского показателя (Д. Травин, О. Маргания). Впоследствии, однако, ситуация стала меняться к лучшему благодаря промышленному росту и притоку капитала, особенно германского. И, тем не менее, Австро-Венгрия в отличие от более счастливой ее немецкой союзницы – Германии продолжала отставать от стран «первой Европы».
Так в начале XX века доля промышленной продукции в Великобритании составляла-55,7%, в Бельгии -48%, в Германии -37,4%, во Франции -30%, то в среднем по Австро-Венгрии на долю индустрии приходилось лишь -20,7%. Но все же Австро-Венгрия считалась великой державой и выгодно отличалась от неуклонно «падающей державы» - Испании. Там по свидетельству зарубежных историков дела обстояли намного хуже: «Нация плелась в хвосте промышленной и либеральной Европы: половина населения была неграмотна». Но даже и там индустриализация все же как-то проходила. Причем железные дороги в Испании, как и в России, являлись локомотивом этой экономики. Сюда направлялось до 60 % всех инвестиций. (Х. Лалагуна)
Чуть лучше чем у Испании ситуация с капиталистической модернизацией обстояла в объединенной государством Пьемонт итальянском королевстве. Здесь условным «городом» выступал Север страны, а ее «деревней» считался Юг. Архаичная южная часть Италии вызывала неприглядную картину, портившую внешний вид всей страны.
Вот как описывает, зарубежный историк Линтнер Италию последней трети XIX века. «Жизнь в объединенной Италии представляла собой картину общества, преимущественно деревенского и земледельческого: 60 % населения работало на земле, а точнее, влачило жалкое существование». Безусловно, здесь краски сознательно сгущены.
Итальянский Север страны был более развит чем тогдашняя Испания, но проблем у Италии в то время было не меньше. Эмиграция часто становилась порой единственным выходом из бедности и нищеты в Италии и к тому же очень быстро росла. Во второй половине 1870-х гг. каждый год из Италии в Европу выезжало около 80000 человек и до 20000- в Америку. Ко второй половине 1880-х гг. европейская эмиграция из Италии достигла до 100000 человек, а в Америку, уже до 200000.
Как известно, все познается в сравнении. Все выше перечисленные страны второго эшелона буквально «на голову» опережали в своем буржуазном развитии страны и народы Балканского полуострова и славян Восточной Европы входивших тогда в состав крупных империй (Австро-Венгерской и Российской). Там модернизационные процессы отставали от Германии и Австрийской монархии еще как минимум на столетие. Вопрос национального самоопределения здесь являлся центральным, оставляя за скобками вопросы экономического развития.
Какие еще препятствия капиталистическому развитию возникали в странах второго эшелона?
Догоняющая модернизация всегда болезненна для масс населения не успевавших, адаптироваться к новым условиям жизни. Это хорошо видно на примере Германии, которая за последнюю треть XIX века совершила настоящий экономический рывок, а ее среднедушевой доход за период 1871-1913 гг., даже удвоился. Наконец, в 70-е годы, благодаря личным усилиям канцлера Отто фон Бисмарка, в Германии была создана первая в мире государственная система социального страхования! Однако, форсированная модернизация, отягощенная сохранением феодальными пережитками, неизбежно порождала антикапиталистическое сопротивление недовольных модернизационными процессами масс и вела к социальным противоречиям.
В маргинализированных кругах возникала питательная среда для появления всякого рода экстремистских и шовинистических идей. Французы в Германии были ненавистны за наполеоновские завоевания, англичане - за то, что весь мир держат «в состоянии младенчества и вассальной зависимости», евреи - за то, что «жаждут богатств всего мира» (Л. Гринфельд).
К тому же немецкая интеллигенция не в полной мере идентифицировала Германию с Западом, порой резко противопоставляя историческую судьбу своей страны «торгашескому духу» англо-американского капитализма. Градус ксенофобии и шовинизма подпитывал комплексы не только полумаргинализированных интеллигентов, но и военных, прусских чиновников, что отмечалось многочисленными путешественниками. Слишком быстро капитализм осваивал традиционное пространство Германии, а это неизбежно приводило к дисбалансам и социо-психологической напряженности в обществе. И это несмотря на передовой германский опыт в строительстве первых ростков социального государства!
В Германии, так же как и в России, появлялись свои «западники», сторонники капиталистического прогресса, для которых основным врагом была архаичная национальная традиция, тянувшая Германию в феодальную отсталость, и свои «почвенники». «Почвенники», наоборот, выступали в защиту национальной самобытной немецкой культуры, традиционного образа жизни и являлись сторонниками «особого пути» Германии в противовес пути «меркантильного и бездуховного» Запада.
По словам Лии Гринфельд, образ Запада выступал в качестве антиобразца. Все неудачи Германии объяснялись «коварством Запада - злоба и зависть Запада также не давали Германии достичь того величия, которое ей предназначено судьбой. Ressentiment (мстительность, исходящая от зависти и чувства собственной неполноценности) рисовала Запад как всегда озабоченный тем, чтобы не дать Германии шанса на величие в будущем, и вечно готовым на нее напасть. Священная вечная война против этой чуждой цивилизации и всего того, что она отстаивала, была единственным способом справиться с ситуацией» (Л. Гринфельд).
Еще одно откровенное признание о массовой ксенофобии немцев в то время принадлежит проживавшему некоторое время в Германии американцу Полу Джонсу. «Основной чертой довоенного германского режима принцев, генералов, землевладельцев, профессоров по праву, которые придавали ему академическую законность, и лютеранских пасторов, которые создавали ему моральный авторитет, был антилиберализм. Эта управляющая каста ненавидела Запад лютой ненавистью, как за его либеральные идеи, так и за грубый материализм и бездуховность, которые (по их мнению) воплощали эти идеи. Они желали сохранить Германию в «чистоте» от западного влияния, и это был один из мотивов возобновления средневековых планов нашествия и заселения Востока, с целью создания континентальной Германской империи, которая бы позволила Германии стать независимой от англосаксонской мировой системы.
«Восточники» проводили фундаментальный водораздел между «цивилизацией», которую они считали беспочвенной, космополитической, аморальной, антигерманской, западной, материалистической и расово нечистой, и «культурой», которая наоборот, чиста, национальна, духовна, аутентична и является типично германской. Цивилизация как бы тянула Германию на Запад, а культура - на Восток. По их мнению, истинная Германия не являлась частью международной цивилизации, а была национально-расовой культурой в себе. Когда Германия следовала притяжению с Запада, ее постигла беда, а когда следовала своей судьбе на Востоке, она реализовывала себя».
Воспоминания Пола Джонса во многом проясняют тот социально-психологический климат, царившей в верхах полуфеодальной и милитаристически-шовинистической Германской империи. С его точки зрения, в Германии шли оживленные общественно-политические дискуссии о германской идентичности в условиях капиталистической модернизации, о векторе исторического развития страны, о роли Германии между «Западом» и «Востоком».
Важно также отметить, что вплоть до начала Первой мировой войны элитарное германское общество так и не смогло определиться с цивилизационной идентичностью страны в цивилизационной парадигме Восток - Запад.
Более того, большая часть гуманитарной интеллигенции, несмотря на очевидные успехи в капиталистической модернизации и строительстве мощной промышленной индустрии (Германия уже в 1880 г. вышла на первое место в Европе, обогнав Англию), по-прежнему не связывала судьбы своей страны с Западом, придерживаясь в основном «почвенно-изоляционистских» позиций.
Свою страну они считали пограничной между Востоком и Западом и при этом не принадлежащей ни одному из этих двух культурных миров. Такая цивилизационная неопределенность Германии впоследствии стала питательной средой для появления нацистской идеологии с ее ярко выраженной антизападной риторикой.
Политические и ментальные метания германской интеллигенции во второй половине XIX- начала XX вв. по поводу своей цивилизационно-культурной идентичности были еще в большей степени характерны для всего образованного класса всех стран, условно относящихся ко второму эшелону буржуазного развития. Традиции добуржуазных укладов сохраняли свою власть над людьми, в условиях, когда доля сельского населения еще значительно преобладала над городским. Будучи европейскими по географии, культуре и многовековым историческим связям, образованное население этих стран осознавало всю недостроенность у себя западной цивилизации, под которой уже тогда все больше понимали капитализм и все его достижения.
Во второй половине XIX века экономические теоретики условно разделили все государства мира на два модернизационных эшелона, определив тем самым их место в глобальном материальном производстве. Эта классификация и сегодня волнует умы специалистов во многих государствах, вставших на путь приближения общественных отношений к мировым стандартам, задаваемых самыми высокими показателями технического развития. Правда, теперь насчитывают не два, а три эшелона.
Лидирующий первый промышленный эшелон
Главный показатель, который определяет, модернизационный эшелон, это способ развития государства, а также характер побудительных причин, вызывавших социально-экономические реформы. Хозяйственная эволюция способствовала постепенному приспособлению законодательств к потребностям развивающегося рынка, а инициатива шла, выражаясь образно, «снизу».
Возникнет ли четвертый эшелон модернизации? Пока этот вопрос остается открытым.
2. Роль государства в экономическом развитии России. Россия - страна "второго эшелона" модернизации
В годы экономического подъёма быстро увеличилась концентрация производства, капитала и рабочей силы. По концентрации рабочей силы к н.XX в. Россия вышла на первое место в мире. Это было вызвано несколькими причинами. Дешевизна рабочей силы в России приводила к тому, что предприниматели нанимали большое число рабочих. Отсутствие системы дешёвого доступного кредита затрудняло мелким предпринимателям конкурентную борьбу с крупными фирмами. Но главная причина состояла в том, что крупный бизнес пользовался поддержкой государства . Россия принадлежала к странам т.н. второго эшелона модернизации . Наряду с Россией к ним относятся Германия, государства Юго-Восточной Европы, Япония.
"Первый эшелон" составляют страны Западной Европы, кроме Германии, а также США и Канада. "Третий эшелон" - государства Латинской Америки, Азии, Африки. Для стран "второго эшелона" характерны общие закономерности , такие, как позднее начало модернизации, высокие темпы её осуществления при активной роли государства. Власть здесь заинтересована в ускоренной модернизации, т.к. промедление грозит большим отставанием от стран "первого эшелона" и угрожает государственному суверенитету. В первую очередь государство обращает внимание на потребности обороны. В связи с этим последовательность развития отраслей индустрии в странах "первого" и "второго эшелонов" существенно различается. В Западной Европе (за исключением Германии) раньше всего начался подъём лёгкой промышленности, затем - тяжёлой, а завершило этот процесс развитие железнодорожного транспорта и становление банковской системы.
Электрическая железная дорога вокруг павильонов Всероссийской промышленной и художественной выставки на Ходынском поле в 1882 году. Маленький локомотив тащил по рельсам четыре тележки со скамейками для пассажиров. На этом поезде дважды проехали царь и его семья. Длина линии-300 метров. За сутки мини-электропоезд перевозил до 800 пассажиров. Железную дорогу проложила фирма "Сименс и Гальске".
В странах "второго эшелона" транспорт и тяжёлая промышленность далеко обгоняют лёгкую промышленность, которая может долго находиться на мануфактурной стадии. Кредитная система здесь не развивается постепенно из мелких ссудных контор, а формируется сразу с крупных банков. Средством поддержки предпринимательства м.б. прямое участие государства в строительстве промышленных предприятий (Япония) или предоставление крупным фирмам льготных кредитов и субсидий, налоговых льгот, казённых заказов (Россия).
Напр., российская казна платила за поставку железнодорожных рельсов почти в полтора раза дороже, чем они стоили на свободном рынке . Типична для стран "второго эшелона" и применявшаяся в России протекционистская политика , т.е. защита отечественного предпринимателя высокими таможенными пошлинами. Так, незадолго до Первой мировой войны они составляли в Англии в среднем 6% стоимости ввозимого товара , в Германии - 8% , а в России - 30%.
